Кусочки ткани длиною в жизнь.

«Вот держи, тебе еще какую-то одежду передали», - говорит моя подруга Маша, разбирая чемоданы по приезду в отпуск в тропики, где я сейчас обитаю. Я открываю пакет и немею, происходящее вокруг просто перестает иметь всякое значение, голоса растворяются, время застыло… Я держу в руках лоскутное одеяло, сшитое моей мамой…

Вещи, вещицы всегда имели для меня невероятное значение. Ящики стола, карманы, сумки всегда были полны всякой всячиной, которая со временем куда-то подевалась. Но с каждым годом ценность предметов значительно усиливалась. Я это связываю с началом своей самостоятельной жизни, с переездом, путешествиями, с пришедшим ко мне на расстоянии чувством благодарности к близким. Так появилась и Книга Жизни, так я почувствовала, что через предмет можно быть рядом с родными. Я видела в этом и невероятный глубокий смысл, представляя, как эта ВЕЩЬ хранится, передается, рассказывает о человеке на уровне ощущений и греет. Тогда папе, литейщику с 40-летним стажем, выплюнувшему свое здоровье на дело отечественной металлургии, был сделан заказ на изготовление колокольчика, а маме - на пошив лоскутного одеяла. Это была всегда отдельная тема для разговоров, порой уговоров. Папа часто ссылался на отсутствие заводов в Хабаровске, мол «лить негде», продолжает по сей день. Мама, нежелающая делать «лишь бы что», находилась в поиске нужной ткани… О колокольчике - когда он будет звонить в моих руках, сегодня о лоскутном одеяле.

Что и говорить, нам с сестрой повезло невероятно, мама, делая карьеру в легкой промышленности, всегда одевала нас с иголочки. Сейчас я вспоминаю, что, пожалуй, только маечки и трусики были покупные, все остальное пошито: шорты, юбки, брюки, блузы, куртки, пальто демисезонное и зимнее. Помню бомбическую юбку-плиссе с жакетом без ворота, и блузу с гипюровыми вставками на плечах, и жабо, которое пристегивалось на крупную пуговицу, кокетливо выглядывая из-под жакета. И это на 1-е сентября в шестом классе!!! А красная курточка с вышитой желтой обезьянкой, открывающей банан, которую я носила после моей сестры, а после меня два наших двоюродных брата. Это была просто вечная куртка! Где она сейчас…. А еще небесного цвета юбка-шорты, с молнией на боку, умереть - не встать. Помню, наверное, всю мою одежду, можно написать рассказ о каждом предмете. Нет-нет, не подумайте, что гардероб у нас не закрывался, нас не баловали, мы не стучали ногами об пол «хочу новое платье», но все, что было в нашем гардеробе, было исключительное, как ни у кого. Мы донашивали друг за другом, платье перешивали в юбку с топиком, комбинировали, модничали.

Да, я даже была моделью на подиуме, когда ателье, которым заведовала мама, выпускало, например, линейку современной школьной формы. Мы с сестрой всегда выступали в качестве моделей, переодевались из сарафанчика в стильный брючный костюм за кулисами, ходили по сцене, а глаза слепил свет прожекторов.

Приходить к маме на работу было одним из любимых занятий. Я помню большие, очень большие столы в закройной и развешанные по стенам лекала. В закройной пахло хозяйственным мылом, его использовали для раскроя ткани. Галина Ивановна брала лекало и с помощью мыла переносила его на ткань, а потом громадными ножницами резала её. А еще там снимали мерки: ширина плеча, длина рукава, объем груди, талии, бедер – все так тонко, каждый миллиметр имел значение. Я с самого детства знала, что 90-60-90 - это не про меня. А в цеху, где в хорошие времена трудилось человек 60 женщин-швей, звук от работающих швейных машин заглушал голоса, и, если нужно было что-то сказать, нужно было кричать. Помню, как радовались мне там все женщины, а я забыла их имена. А я их знала?! В цеху пахло паром от утюга. Знаете, когда утюжишь что-то через марлю, и в момент соприкосновения утюга и мокрой марли появляется пар со специфическим запахом. Полюбила утюжить я уже будучи взрослой, и сейчас этот запах меня всегда возвращает в цех по пошиву одежды.

В нашей двушке тоже жила швейная машинка, которая в большинстве своем использовалась как тумбочка и место для хранения, поскольку всё, что нужно было зашить, отремонтировать – относилось в ателье. Мы совершенно не умели шить, даже фартуки на школьных трудах «на оценку» дошивались у мамы в ателье (конечно же, в нарушение всех правил). Швейная машинка «жила» в нашей с сестрой комнате, чем вызывала бурю негодований с нашей стороны. И чем старше мы становились, тем буря разрасталась и кипела пуще прежнего. Но машинка продолжала стоять на своем месте. Когда моя сестра покинула отчий дом, и комната стала исключительно «моей», я, будучи характерной дамой, просто перекатила машинку в зал. О, Боже, какая она была тяжелая!!! Мама ничего не сказала. Хотя надо было бы мне навалять. Мама никогда к нам не прикасалась, мы с сестрой смеялись, когда она пыталась делать устрашающий вид и даже в руки ремень брала, но заканчивалось всё всегда мягкими просьбами с ее стороны: не шуметь и укладываться спать.

В институте я продолжала щеголять в отшитых костюмах, в моем гардеробе появились вещи с очень известного на Дальнем Востоке конкурса «Золотое лекало», где художник-модельер Марина Голуб, работавшая в мамином ателье, выставляла свою коллекцию и часто была лауреатом. С Мариной мы ездили по магазинам ткани в поисках нужной, ведь на выпускной, сначала в школе, мне непременно нужен был наряд с дыркой на боку как в клипе Tony Braxton «Unbreak my heart», а в институте - платье с корсетом, и чтобы юбка стояла, как у стиляг. И все это у меня было!

А потом мама заболела, и закончилась ее работа в ателье. Лечиться мама не хотела, а все наши попытки оказались тщетными. Решить и не болеть она может только сама. Я же всегда думала: «Как же помочь ей вернуться и быть здоровой?». Мне казалось, что нужно какое-то дело, которое увлечет, дело со смыслом и то, которое она любит. Пока мама не стала руководителем, она шила. Бабушка рассказывала, что еще школьницей мама перешила несколько платьев бабушки в модные для себя. Шила мама и будучи студенткой технологического колледжа в Комсомольске-на-Амуре себе и своей сестре. И потом машинка, та что уже фигурировала выше в рассказе, живет и по сей день. Просто сказать: «Мама, ты ж любишь шить, садись, займись делом!», - было мало. К этому времени я уже отправилась в своё путешествие по жизни, и видеться мы стали редко. Вскоре меня накрыло идеей, что должны появиться вещи, сделанные руками родителей, которые я передам своим детям и накажу им, чтобы они берегли и передали своим, и дальше вглубь, насколько это будет возможно. Мама загорелась. Мы перебирали её запасы ткани, интересовались у знакомых, сестра даже в ателье сходила – лоскуты собирались всюду. А потом началась кропотливая работа. Когда я приезжала в Хабаровск, мы сидели с мамой, и рассматривали отрезы, и вспоминали: «А помнишь у тебя был такой костюм?.. А из этой ткани было легкое платье, которые перешили в юбку». Каждый кусочек ткани – воспоминание. Эх, поздно я придумала, вот было бы здорово, чтобы каждый лоскуток такой… И обезьянку с бананом с курточки тоже на одеяло, и кусочек от небесно-голубой юбки. Одеяло – история!

Знаете, как я спала эту ночь под лоскутным одеялом!? Словно рядом с мамой, той мамой по которой я так скучаю и буду скучать всегда. И как своевременно оно оказалось у меня сейчас, когда я нахожусь в поисках места силы, куда так заходишь и потом «Бац» и новая, сильная ты. И теперь совершенно неважно, где ты находишься: надо просто накрыться одеялом, и ты дома.

Мама, я очень тебя люблю!

АННА Плетень, дочь самой лучшей мамы на свете, автор проекта «Книга Жизни».